И лишь в следующее мгновение, разлепив тяжелые веки, коллежский асессор понял, что лежит на траве, в том же месте, где упал. Его голова покоится на коленях у сидящей Сатоко и обвязана мокрой холодной тканью. Осторожно коснувшись пальцами темени, вице-консул обнаружил там изрядную шишку и наконец всё вспомнил.

«Что со мной случилось?» — хотел он спросить, но вдова Мэйтана нарушила молчание первой.

— Мне не спалось. Опять. Каждую ночь не могу уснуть, всё тянет к этому проклятому месту. Я пришла. Увидела на траве белое. Сначала подумала, вернулся муж. Но это были вы. Что с вами стряслось? На вас напал Сигумо?

Поняв, что Сатоко на его вопрос не ответит, Эраст Петрович сел, а потом и поднялся на ноги. Он понемногу приходил в себя. Ушиб, но сотрясения, кажется, нет, поставил он диагноз самому себе и о шишке больше не думал. Череп у дипломата был крепкий.

Приблизившись к яблоне, на которой давеча висела Эми Тэрада, коллежский асессор внимательно рассмотрел сук, но никаких следов не обнаружил. Ветка была толстая, покрытая грубой корой. Ни царапины, ни примятых листьев.

— Вы перевязали мне голову… — сказал он, вернувшись к Сатоко. — Как это странно…

— Что странно?

— Всё. Здесь всё странно. Разумеется, никакой чертовщины, но очень уж всё по-японски…

— Никакой чертовщины? — переспросила она.

Фандорин сел на траву напротив Сатоко и заговорил с ней доверительным тоном, как с доброй знакомой, каковой вдова бывшего сослуживца, собственно, и являлась.

— Собаки у сточной канавы. Это раз. Ледяная вода в бочке. Это два.

— Что это значит? — напряженно сдвинула брови Сатоко.